– Не так. Я никогда не расставалась с печалью, а потому и не утрачивала путеводного света жизни, – загадочно ответила Эрис.
Афинянка не послушалась. В сопровождении новых друзей они ехали по петляющей каменистой дороге, поднимаясь в горы сквозь высокоствольные сосновые рощи и темные кедровые леса. После тишины и сухого смолистого воздуха на жарком южном склоне хребта путники выехали на простор степного плоскогорья. Синеватые камни выступали среди клонившихся под ветром серебристых трав. Впереди высился увал, рассеченный пополам широкой долиной, в вершине которой располагалось святилище. В устье долины прежде находились строения, ныне полностью разрушенные. От них остались лишь широкие выровненные уступы, отгороженные громадными каменными плитами и заросшие деревьями, посаженными человеком. Многовековые орехи, каштаны и платаны стояли в осеннем багряном уборе, а перед ними подобием ворот – четкие силуэты двух гигантских кедров, чьи разлапистые горизонтальные ветви были настолько плотными, что удерживали падавшие сверху мелкие камни.
Пламенно-золотая аллея вела в глубь долины. Ощущение удивительного света и покоя охватило Таис. Люди притихли, говорили вполголоса, избегая нарушить шелест осенних листьев и журчание сбегавшего по дну долины ключа, маленькими каскадами лившегося через края ступенчатых бассейнов, среди замшелых плоских камней.
В просветах между деревьями высились скалы, покрытые мхом столетий, с непонятным очарованием прошедших времен.
Дальше в глубь долины поперечные ряды темных кипарисов чередовались с багрянцем пирамидальных тополей.
Запах разогретой осенней листвы и хвои, свежий, горький и сухой одновременно, без малейшего привкуса пыли горных дорог. Позади долина расширялась и лежала внизу в разливе вечернего солнца, полная мира и тепла. Там клубились краснеющие кроны дубов, вязов и кленов среди разлета плоских вершин сосны.
Храм Афродиты Амбологеры походил скорее на крепость. Стены из серых камней вдавались в ущелье, замыкая с запада перевальную точку вершины. Фронтон святилища с колоннадой был обращен на восток, господствуя над обширным плоскогорьем, засаженным виноградом и фруктовыми деревьями. Патосские друзья попросили их обождать и прошли через узкий темный ход, ударив три раза в бронзовый лист, подвешенный на короткой цепи. Вскоре они вернулись вместе с двумя жрицами, несомненно, высокого положения. Сурово и серьезно осмотрев Таис и Эрис, одна из них в светло-сером одеянии, вдруг улыбнулась приветливо, положила руки на плечи обеим и, слегка кивнув головой патосцам, провела женщин в глубь храма.
Последовали обычные обряды вечернего поста, омовения и ночного бдения на полу у дверей святилища, в молчании.
С рассветом явилась старшая жрица, велела съесть по яблоку, сбросить одежды и повела подруг к Отвращающей Старость богине – Афродите Амбологере. Ни афинянка, ни черная жрица, много путешествовавшие, еще никогда не видели подобного храма. Треугольный просвет в крыше бросал сияние яркого неба на сходившиеся впереди стены, обращенные на восток.
На стенах цвета лепестков гелианта бронзовые гвозди удерживали громадные, не меньше десяти локтей в ширину, доски, выпиленные из цельного дерева. Только тысячелетние деревья, вроде ливанских кедров, могли иметь такие стволы. На них чистыми минеральными красками вечных фресок художником гениальнее Апеллеса были написаны две богини.
Левая, в горячих тонах красных земель и пылающего заката, изображала женщину в расцвете земной силы плодородия и здоровья. Ее полные губы, груди и бедра настолько переполняло желание, что, казалось, они разорвутся от дикого кипения страсти, источая темную кровь Великой Матери, Владычицы Бездны. Руки, простертые к зрителю в неодолимом призыве, держали темную розу – символ женского естества и квадратный лекитион со звездой, хорошо знакомый Таис.
– Лилит! – едва заметным движением губ сказала Таис, не в силах оторвать глаз от картины.
– Нет! – ответила Эрис. – Лилит добрая, а эта – смерть!
Жрица подняла брови, услышав шепот, и резким выбросом руки указала на правую стену. И афинянка невольно вздохнула с облегчением, увидев воплощенной свою мечту.
Голубая гамма красок сливала море с небом и низкий горизонт. На этом фоне тело богини приняло жемчужно-палевый оттенок раннего рассвета, когда крупные звезды еще горят в вышине, а опаловое море плещется на розовых песках. Урания шла, едва касаясь земли пальцами босых ног, простирая руки к рассветному небу, ветру и облакам. Лицо богини, вполоборота через плечо, одновременно смотрело вдаль и на зрителя, обещая утешение во взгляде серых, как у Таис, глаз. На лбу между бровей светился огонь, не гася взора.
Перед каждой картиной на низком жертвеннике дымилась почерневшая от времени курильница.
– Вам говорили о двух ликах Амбологеры? – спросила жрица.
– Да! – дружно ответили Таис и Эрис, вспомнив вечернюю беседу с философом храма.
– Отвратить телесную старость смертного не могут ни олимпийцы, ни сама Великая Мать. Все в мире подчиняется течению времени. Но есть выбор. Он перед вами. Сгореть дотла в последнем пламени служения Афродите. Или перенести это пламя на всеобъемлющую любовь, зовущую к небу, служа Урании, в неустанной заботе о счастье детей и взрослых. Положите перед той, которую выбрали, вещь, не обязательно дорогую по денежной стоимости, но самую драгоценную для каждой из вас.
Таис без колебаний подошла к Урании, отстегнула цепочку – поясок со звездой, дар Александра, и положила его на жертвенник.